Неточные совпадения
Но солдатики в
трубы трубили, песни пели, носками сапогов
играли, пыль столбом на улицах поднимали и всё проходили, всё проходили.
Всю дорогу он был весел необыкновенно, посвистывал, наигрывал губами, приставивши ко рту кулак, как будто
играл на
трубе, и наконец затянул какую-то песню, до такой степени необыкновенную, что сам Селифан слушал, слушал и потом, покачав слегка головой, сказал: «Вишь ты, как барин поет!» Были уже густые сумерки, когда подъехали они к городу.
Клим остался, начали пить красное вино, а потом Лютов и дьякон незаметно исчезли, Макаров начал учиться
играть на гитаре, а Клим, охмелев, ушел наверх и лег спать. Утром Макаров, вооруженный медной
трубой, разбудил его.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый день смотрел в
трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и
играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
За четверть часа до назначенного времени выходит горнист и
играет на
трубе «повестку к заре». Через четверть часа выстраивается весь караул у будки и под барабанный бой правит церемониал «зари».
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как
играет в печи красный и золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные облака пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из
труб дома, легкие тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
Он прикрыл пальцем отверстие
трубы, и от этого в фонтане бесчисленных брызг солнце
играло всеми цветами радуги.
В окно, весело
играя, заглядывал юный солнечный луч, она подставила ему руку, и когда он, светлый, лег на кожу ее руки, другой рукой она тихо погладила его, улыбаясь задумчиво и ласково. Потом встала, сняла
трубу с самовара, стараясь не шуметь, умылась и начала молиться, истово крестясь и безмолвно двигая губами. Лицо у нее светлело, а правая бровь то медленно поднималась кверху, то вдруг опускалась…
Собственная музыка
сыграла при входе посла ниневийского марш; инструментами музыкантам служили: головные гребешки, бумажные
трубы, самодельные барабаны и свой собственный свист.
Играла машина, ревели и визжали полоротые медные
трубы, трескуче бил барабан, всё это орало нарочито сильно, и казалось, что приказчики, мастеровые, мелкие чиновники, торгаши все тоже, как машина, заведены на веселье, но испорчены внутри, во всех не хватает настоящего, простого человечьего веселья, люди знают это и пытаются скрыть друг от друга свой общий изъян.
Из арки улицы, как из
трубы, светлыми ручьями радостно льются песни пастухов; без шляп, горбоносые и в своих плащах похожие на огромных птиц, они идут
играя, окруженные толпою детей с фонарями на высоких древках, десятки огней качаются в воздухе, освещая маленькую круглую фигурку старика Паолино, ого серебряную голову, ясли в его руках и в яслях, полных цветами, — розовое тело Младенца, с улыбкою поднявшего вверх благословляющие ручки.
Сгущаясь, сумрак прячет в теплом объятии своем покорно приникшие к земле белые и красные дома, сиротливо разбросанные по холмам. Сады, деревья,
трубы — всё вокруг чернеет, исчезает, раздавленное тьмою ночи, — точно пугаясь маленькой фигурки с палкой в руке, прячась от нее или
играя с нею.
Человек этот был высок и наг, глаза у него были огромные, как у Нерукотворного Спаса, и голос — как большая медная
труба, на которой
играют солдаты в лагерях.
— Глупо!.. Очень глупо… Я сам, впрочем, скоро в
трубу вылечу, если не устрою одной штуки; что ж, ничего! Пожито: хоть и спинушке больно, но погулено довольно! — говорил несвязно Янсутский. — Пойдемте на бильярде
играть! — предложил он потом.
Бей, барабан, та-та! тра-та-та!
Играйте,
трубы: тру-ту! ту-ру-ру!.. Давайте сюда всю музыку — сегодня Ванька именинник!.. Дорогие гости, милости просим… Эй, все собирайтесь сюда! Тра-та-та! Тру-ру-ру!
Бил барабан: тра-та! та-та-та!
Играли трубы: тру-ру! ру-ру-ру! Звенели тарелочки Клоуна, серебряным голоском смеялась Ложечка, жужжал Волчок, а развеселившийся Зайчик кричал: бо-бо-бо!.. Фарфоровая Собачка громко лаяла, резиновая Кошечка ласково мяукала, а Медведь так притопывал ногой, что дрожал пол. Веселее всех оказался серенький бабушкин Козлик. Он, во-первых, танцевал лучше всех, а потом так смешно потряхивал своей бородой и скрипучим голосом ревел: мее-ке-ке!..
Праздник начался отлично. Бил барабан сам собой,
играли сами
трубы, жужжал Волчок, звенел своими тарелочками Клоун, а Петрушка неистово пищал. Ах как было весело!..
За городом, против ворот бойни, стояла какая-то странная телега, накрытая чёрным сукном, запряжённая парой пёстрых лошадей, гроб поставили на телегу и начали служить панихиду, а из улицы, точно из
трубы, доносился торжественный рёв меди, музыка
играла «Боже даря храни», звонили колокола трёх церквей и притекал пыльный, дымный рык...
Тетерев. А вот — люди настраиваются жить. Я люблю слушать, когда в театре музыканты настраивают скрипки и
трубы. Ухо ловит множество отдельных верных нот, порою слышишь красивую фразу… и ужасно хочется скорее услыхать — что именно будут
играть музыканты? Кто из них солист? Какова пьеса? Вот и здесь тоже… настраиваются…
В зале резко и весело прозвучала
труба, играющая отбой [Перед каждым уроком горнист или барабанщик
играл сбор, а после урока отбой.].
Буланин только что собирался с новенькой сетью и с верным Савкою идти на перепелов… Внезапно разбуженный этими пронзительными звуками, он испуганно вскочил на кровати и раскрыл глаза. Над самой его головой стоял огромный, рыжий, веснушчатый солдат и, приложив к губам блестящую медную
трубу, весь красный от натуги, с раздутыми щеками и напряженной шеей,
играл какой-то оглушительный и однообразный мотив.
Говорит, как солдат на
трубе сигнал
играет, сказал, махнул рукой и пошёл прочь.
Там есть и у меня один приятель, который хорошо
играет на
трубе.
В городе престольный праздник Петра и Павла, по бульвару красивыми стаями ходит нарядное мещанство, и там, посреди него, возвышаются фигуры начальствующих лиц. Громко
играют медные
трубы пожарных и любителей.
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочёл я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн
сыгратьмогли бы
на флейте водосточных
труб?
— А это что? — спросила Дуня, указывая на картину «Ликовствование». На ней изображен был Христос с овечкой на руках, среди круга ликующих ангелов. Одни из них пляшут, другие плещут руками, третьи
играют на гуслях, на свирелях, на скрипках, на
трубах. Внизу царь Давид пляшет с арфой в руках и плещущие руками пророки и апостолы. Подвела Марья Ивановна Дуню к картине.
За гробом шли комары, которые превосходно пели и
играли на
трубах.
Я помню, как, перед самым смотровым днем, музыканты принесли к нам на двор старые, измятые и изломанные инструменты и вместо них взяли из высокой каменной кладовой блестящие новые
трубы, на которых тут же и
сыграли перед окнами матери «Коль славен наш господь в Сионе».
Особая деревенская тишина обволакивала его. Звук
трубы делал ее еще ощутительнее. Пастух
играл совсем так, как бывало в селе Кладенце, когда надо было выгонять корову.
А тот в оркестре, что
играл на
трубе, уже носил, видимо, в себе, в своем мозгу, в своих ушах, эту огромную молчаливую тень. Отрывистый и ломаный звук метался, и прыгал, и бежал куда-то в сторону от других — одинокий, дрожащий от ужаса, безумный. И остальные звуки точно оглядывались на него; так неловко, спотыкаясь, падая и поднимаясь, бежали они разорванной толпою, слишком громкие, слишком веселые, слишком близкие к черным ущельям, где еще умирали, быть может, забытые и потерянные среди камней люди.
Небось уж и сердце болит у них, и животы втянуло, и
трубы к губам примерзли…
Играют и думают: «Мать пречистая, а ведь нам еще три часа тут на холоде сидеть!»
Пушки запалят, музыка
играет,
трубы, роги раздадутся, а народ во все горло: ура! и шапки кверху.
Как оглушительно
играет оркестр! Как гулко трубят
трубы!
Стояло чудное утро половины мая 1887 года. В торговой гавани «южной Пальмиры» — Одессе — шла лихорадочная деятельность и господствовало необычное оживление: грузили и разгружали суда. Множество всевозможных форм пароходов, в металлической обшивке которых
играло яркое смеющееся солнце, из
труб там и сям поднимался легкий дымок к безоблачному небу, стояло правильными рядами на зеркальной поверхности Черного моря.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали
играть в басу
трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях.
С утра до вечера цельный день
трубы курлычут, флейты попискивают. Потому команда, помимо своей порции, еще и в городском саду по вольной цене по праздникам
играла. А тут еще и особливый случай привалил: капельмейстер, прибалтийский судак, хочь человек вольнонаемный, однако по службе тянулся, — вальс собственного сочинения ко дню именин полковой командирши разучивал, «Лебединая прохлада» — на одних тихих нотах, потому в закрытом помещении у командира нельзя ж во все
трубы реветь…
Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на
трубы — но лучше и чище чем скрипки и
трубы — каждый инструмент
играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались, то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
Хочь и с запозданием, однако вальс «Лебединую прохладу» пронзительно
сыграли, — будто серебряные ложки в лоханке прополоскали. Разомлела командирша, капельмейстеру полпудовую ручку под усы сунула, музыкантов в беседку послала мундштуки промочить… Ежели нутро вспрыснешь, завсегда легче дух из себя в
трубу гнать.